Без небоскребов»
«Я всегда, с самого детства драться любил, потому и боксом занимался, и успешно — кмс получил. А когда я вернулся из Афгана и узнал, что моя жена мне изменяет — мне это прямо каждый в нашем московском дворе подходил и рассказывал в подробностях, — я понял, что от греха подальше мне нужно уехать. Чтобы не сделать с ней ничего. И я уехал… на Север».
Карликовые березки шелестят своими крохотными изумрудными листочками, в закатном солнце купается Белое море, его карельский берег — одно из самых чудесных по красоте мест в России — млеет в летней неге. Здесь ни жарко, ни холодно. Здесь тихо, чисто и пусто. И здесь живет Николай Родин из Москвы. 20 лет подряд. В лесу.
«Нет, не скучно тут. А чего скучать? Грибы-ягоды у крыльца растут. Летом вообще красиво — птицы поют, олени выходят к нам из леса. А зимой в залив заплывают подлодки наши… или не наши… перемигиваются огнями и снова уходят на дно. А когда белуха приходит к берегу играться, значит, сельдь пошла, тогда уж точно не до скуки. Раньше, конечно, здесь народу больше было — на тонях работали, рыбу заготовляли для государства. Теперь только единицы. Там вот, километрах в двадцати, деревня есть, если что надо, иду в магазин. Папиросы там, спички, конфеты купить. Но ведь нас, метеорологов, хорошо снабжают, на год еды привозят, одежду там, все необходимое. Не жалуемся».
Семейство Родиных — жена и муж работают в карельском местечке Гридино на метеостанции. Добраться до них можно только вплавь или через тайгу, куда без опытного проводника лучше не соваться. Вторая жена Николая не в пример первой — женщина рациональная и хваткая — определила дальнейшую судьбу мужа. Выучившись на курсах техников-метеорологов, увезла детей и супруга сюда. Теперь у Родиных кроме жилого дома стоят крепкие теплицы, где растут помидоры и редис, баня топится, хлев с козами и поросями.
«Вот мой козел любимый — Кефантий, Кефа. Его одна наша знакомая из московского зоопарка сфотографировала и отвезла снимки домой. Там их посмотрели и стали гадать, из какого района этот дикий горный козел. А вот этот пес у меня — смесь собаки и волка. Специально такого завел, чтобы чужих отваживал. Тут ведь не зверя надо бояться, а человека. До этого волкодава у меня лаечка была… убежала на вязку в древнюю и не вернулась. А потом мужики мне сказали, что ее траванули. Просто так. Из забавы. Я думал, убью их, но сдержался… Я здесь добрее что ли стал, не знаю».
Про Родина мне рассказали матросы «Ивана Петрова» — мы на этом гидрометовском судне обошли все Белое море. «Петров» доставляет каждое лето снабжение на отдаленные метеостанции. Гридино любят все — здесь природа красивая. После разгрузки капитан дает экипажу полчаса на отдых, чтобы просто босиком пробродить по галечному берегу, посидеть на валунах, еще теплых от дневного июльского солнца, подумать о своем. И все разбредаются ловить дзен. Самая знаменитая байка у хозяина Гридино — про ручного медведя.
«Я пошел на соседнюю тоню — это километров пятнадцать, с парнем из деревни, Ванькой. Идем, и Ванька мне предложил выпить. Я говорю, сам предложил, сам и пей. А я пойду вперед. Иду-иду, и в няшу вступил. Сапогом сильно зачерпнул. Сижу сушу на валуне, папироску закурил. Вдруг слышу, хрюкает кто-то. Не поворачиваясь, кошу глаза влево — медведь, здоровенный, на дороге стоит, смотрит на меня. Воздух звенит, так тихо. Ну, я ему, мол, привет, сосед! Он мне опять хрюкает… Я ему: как жизнь? Как живешь-то? Не обижают деревенские? Он опять фырчит. Лег. Ну, думаю, надолго разговор затягивается. Я сижу не шелохнусь: ну, передавай привет жене, деткам. Не обижайся, ежели что и на меня. Пошел вот на тоню за семгой… Он вздохнул так сипло, чихнул, встал, развернулся всей тушей и пошел напролом в чащу. А я как сидел с потухшей сигаркой, таким меня Ванька и застал. «О! — говорит, — я следы медведя видел, вооот такие!» Я ему рассказал про этого медведя. Он мне не поверил. Сказал, что я врун и сказочник. А потом следы увидел — дождь прошел недавно, дорога была сырая, и приумолк. Потом шел рядом со мной, все оглядывался. А медведь тот потом к нам свою жену приводил, на луг, где мои овцы пасутся. Ни одну овцу не тронул. Знакомился, значит. А вы говорите: бояться зверя…»
В Архангельске у Родиных живут сыновья. Летом приезжают с детьми к отцу в Гридино. Рыбу удят, грибы собирают, шашлыки жарят, в бане парятся. А потом уезжают. Скучно молодым круглый год жить вот так. Родин же, наоборот, на большую землю с крайней неохотой выезжает. Больше недели среди людей не может. И искренне удивляется, как можно пользоваться общественным транспортом, как можно жить в блочных квартирах и дышать городским смогом. Нам с ним друг друга не понять. Мне докучает мошка, озверевшая с заходом солнца, и тишина здешних мест непривычна, а Николай Родин стоит среди этих валунов, которые еще, наверное, помнят викингов и приходивших сюда поморов, и кого только не помнят. И мне кажется, что этот коренастый человек, лицо которого обветрено и иссушено беломорским северным дыханием, что он сам как эти валуны, как карликовые березки, как белухи и медведи. Он не из наших, он ИХ.
«…Вот вы думаете, что у нас тут все скучно, дико. А мы на Новый год шампанское даже пили. И салат «Оливье» был. И фильмы по видику смотрели — все новинки. Я на Сосновце уже год. Почти, без двух месяцев. Сейчас отпуск отгуляю — маму навещу под Новосибирском — и потом снова на станцию работать поеду. Только не сюда, а посевернее, в Арктику. Настоящую».
«Петров» забрал с острова Сосновец девятнадцатилетнюю Кристину Лагуту. Хрупкая блондинка на ноутбуке показывает мне фотографии своего Острова. Сосновец — это уже самый север Белого моря. Остров три на два километра. Без растительности. Без людей. Место, где кругом камень и вода. Когда мы забирали Кристину, Остров не хотел ее отпускать. Он волновался морем, плакал дождем, бился волнами о каменистый свой берег. Баржа дважды спускалась за молодым метеорологом, забрать девушку получилось только через двое суток на третий раз.
«А в августе весь остров будет в морошке. Я такой вкусной нигде не ела, как здесь… Да вы еще не были на маяке. Там маячники живут. У них даже кладбище есть. Там семьи целые захоронены. А мы жили — я, еще одна моя напарница и начальник метеостанции. Каждые три часа брали показания воды, воздуха, разные пробы делали. Потом телеграфировали в Архангельск. Мне такая работа по душе. И зарплата хорошая. 8,5 тысяч рублей. Плюс тебя полностью на довольствии держат — и кофе, и печенье, и шоколадные конфеты. Только вот от консервов у меня зубы портиться стали сильно. А летом здесь не всегда так, как сейчас. Бывают очень теплые дни. Прошлым летом, в 10-м году, мне рассказывали, что тут даже купались».
Кристина — обычная девушка. Она не одичала за год жизни на Острове, не пугается людей на «Петрове». Хотя все на нее косятся, приветливо улыбается и сразу, с ходу, знакомится с молодыми ребятами-гидрологами. А как же клубы, кофейни, шопинг, первые свидания, как же молодость? Кристина молчит, пожимает плечами и, стрельнув сигарету, идет в последний раз посмотреть на свой Остров.
«Он мне стал родным. Я гуляла много по нему. Долго, часами, смотрела на море. Оно такое разное. Зимой оно все белое, во льду, и над ним полярное сияние играет. В Сибири такого моря нет. Поэтому я сейчас брата младшего уговорила со мной поехать на метеостанцию в Арктику. На Остров не вернусь, скорее всего. Хочется айсберги посмотреть и настоящий холод ощутить».
…И вы говорите, что романтиков не осталось? И вы утверждаете, что нет больше ничего на земле кроме денег и жажды легкой жизни? И вы скажете, что эти люди — убоги и никчемны? А я уверяю вас, что они жалеют нас, городских, обвешанных гаджетами, живущих от распродаж до распродаж, цитирующих шизоидных героев популярных сериалов и жующих непонятные вещи. …Им этого не надо. А надо им только и всего что тишины, моря и бескрайних просторов над головой. Но нам ведь их не понять. У нас над головами небоскребы…